Судьба Ивана Горшкова, участника Первой мировой войны, и его четырех сыновей, прошедших Великую Отечественную, уникальна. Как и история всей его большой семьи, тесно связанной с историей Оренбургской области и России.
Семья
Мы ехали по ровной, как бильярдный стол, дороге в направлении мюнхенского аэропорта. Отпуск заканчивался, пора было возвращаться домой. Сын, который был за рулем, спросил: «А можешь рассказать еще что-нибудь интересное? А то что-то в сон клонит» Он уже привык к тому, что во время наших порой дальних переездов я все время пересказывал ему истории о героях, разведчиках или выдающихся людях, о которых сам когда-то читал в книгах. Порой он начинал скучать под мой бубнеж, а иногда слушал внимательно, вставляя неожиданные реплики. Когда в ответ на вопрос, не хочет ли он услышать историю нашей семьи, Денис утвердительно кивнул, я сначала подумал, что сын долго не выдержит. Слишком давно произошли события, определившие судьбы Горшковых, Исайчевых, Самойловых и других наших многочисленных родственников, которых жизнь разбросала по всей России. Однако мне самому было интересно вспомнить рассказы родных. Удивительно, но память неожиданно вытаскивала откуда-то из дальних уголков то, о чем вроде уже забыл или вообще не должен был знать. Денис слушал внимательно. А получилось вот что.
Иван и Матрена
Через дорогу от деревни Дмитриевка, что в 10 км от Пономаревки, на горке раскинулось кладбище, каких много по всей России. Маленькое, почти забытое, как и другие погосты возле совсем заброшенных или почти опустевших российских деревень. Но почти каждый год в родительскую субботу на обочине дороги можно увидеть вереницу машин. Сюда приезжают те, чьи предки покоятся на тихом кладбище. Привести в порядок могилы, вспомнить о дорогих людях, просто помолчать, глядя на укрывшиеся за колючей чилигой кресты, плиты и памятники. Стоят тихо, говорят вполголоса, словно не желая беспокоить тех, кто лежит за оградами. Это на следующий день, на Троицу, будет шумно, громко и весело за общим столом, за которым соберутся близкие люди — все, чей род пошел от Ивана Горшкова. Останавливаются в доме внучки Ивана — Ольги Егоровны, добром, уютном и гостеприимном. Там же проходят и застолья, и первый тост всегда за Ивана Николаевича Горшкова, чьи фотографии столетней давности в семье хранят, как святыни.
Иван Горшков был простым русским крестьянином. Родился в 1879 году в Борисовке и любил повторять, что он ровесник Сталина, хотя особой любви к вождю народа никогда не испытывал. Ушел в 1960-м, и его потомки до сих пор задаются вопросом, как человек прожил 81 год. Ведь на его долю выпали испытания, которых с лихвой хватило бы на несколько жизней. В семье Горшковых было четверо детей. Иван – старший, поэтому первым покинул отцовский кров. Собственно, Иванова согласия начать самостоятельную жизнь спрашивать никто и не думал. Отец решил и женил его на девушке Матрене из соседнего села. Без слез не обошлось, потому что у невесты был парень, которого она любила, и замуж за Ивана не рвалась. Однако родители и жениха, и невесты вникать в тонкие материи не стали, и вскоре молодые поселились в выделенной им глинобитной избенке в Борисовке.
В те времена в крестьянских семьях, как правило, было много детей. Ранние браки – ранние дети. Но у Горшковых первенец, которого назвали Николаем, родился только через 10 лет после свадьбы, в 1907 году. Однако потом пошло-поехало. В 1910 году на свет появился Игнат. Герасим родился в 1912-м, а в 1914-м — Елизавета.
Ивана забрали на фронт, как только грянула Первая мировая война. Говорят, он не любил рассказывать, где и как воевал. Матрена тоже не вдавалась в подробности, как управлялась с четырьмя детьми мал, мала меньше. В семье бережно хранят фотографию, на которой Иван, пришедший с фронта в отпуск, изображен в военной форме с Лизой на руках.
Война закончилась. Иван каким-то чудом остался жив. То ли судьба его хранила, то ли солдатская смекалка, но пули и осколки летели мимо и из самых страшных передряг он выходил живым и невредимым. Наверное, заколдованный, говорили в деревне. А Колдуном Ивана прозвали позже, через 30 лет, когда с фронтов Великой Отечественной начали возвращаться его сыновья.
В революцию и гражданскую войну Иван не примкнул ни к белым, ни к красным, ни к зеленым. Тогда все было как фильме «Чапаев»: «Красные приходят, грабят. Белые приходят, тоже грабят». И те, и другие выгребали у крестьян все продовольствие. Но хуже было то, что забирали с собой людей. Это называлось мобилизацией. Насильно уводили тех, кто мог держать в руках оружие, и заставляли воевать. Почему Ивана никто не тронул, загадка. Лишь однажды дутовцы (сторонники оренбургского казачьего атамана Александра Дутова, поднявшего антисоветский мятеж) попытались его мобилизовать. Иван спрятался под столом, накрытом по традиции длинной скатертью, свисавшей до пола, а заглянуть туда никто не догадался, возможно, поэтому и остался жив.
Голод
В 1921 году в Поволжье, на Северном Кавказе и в Оренбургской области свирепствовала невиданная засуха. За лето не выпало ни капли дождя. Зерна тогда собрали в несколько десятков раз меньше, чем в прежние годы. То, что оставалось в закромах, вывезла продразверстка. Все, подчистую, даже семена. Осенью люди начали умирать тысячами. Началась эпидемия холеры, следом – тифа. Отчаявшиеся люди покидали дома, и отправлялись куда попало, лишь бы убежать от голода.
Иван и Матрена понимали, что, если останутся в Борисовке, погибнут. В один из вечеров дождавшись, пока дети заснут, сели за стол обсудить, что делать дальше. Говорят, в безнадежных ситуациях решение часто приходит быстро. Так получилось и у Горшковых. С восходом солнца, забив окна дома, запрягли единственную лошадь, погрузили на подводу все, что могло пригодиться в долгой дороге, Иван, Матрена и четверо детей 14, 11, 9 и 7 лет от роду двинули на восток, в Сибирь, где, по слухам, хлеб уродился.
На второй день им навстречу стали попадаться люди, которые рассказывали, что по степи рыскают кордоны большевиков, отбирают у беженцев лошадей, а самих отправляют назад. Кто не подчиняется, расстреливают. Горшковым повезло – они оказались в числе тех, кому удалось прорваться сквозь кордоны. А вскоре пошли леса, где для ночлега или в случае опасности можно было найти укрытие.
В день проезжали километров 20-25. Больше не получалось, потому что лошади надо было отдохнуть, а людям — найти еду и кров. Осень – не лучшее время для дальних переездов. Все чаще стали заряжать длинные холодные дожди, от которых не спасала брезентовая крыша повозки. Одежда не успевала просыхать. Они забыли, что такое тепло и баня.
Скудные запасы еды быстро закончились. Но их хватило на то, чтобы проехать самые голодные места. Ели грибы и ягоды, лебеду, другие травы. Самое унизительное было – просить милостыню. Иногда удавалось выпросить картошки или муки, и тогда варили суп. В некоторых дворах на беженцев стали спускать собак. Детям было страшно, особенно Лизе, когда огромные разъяренные волкодавы выскакивали им навстречу. Она вспоминала потом, как ей не хотелось выбираться из-под теплого тулупа и идти с братьями за милостыней. Но те упрашивали: «Лиза! Пошли с нами! С девочкой жальче, нам больше подают».
Вот так и шли они уже по Сибири. Через леса и поля, от деревни к деревне, не зная, что будут есть, где ночевать и вообще доживут ли до следующего утра. Говорят, в критических ситуациях в организме человека включаются скрытые резервы. Иначе как объяснить, что никто из Горшковых не подхватил какую-то заразу, не отравился и не простыл под ледяным дождем. А вот лошадь не выдержала. Бедная кобыла пала, когда по расчетам Ивана и Матрены до хлебных мест оставалось дней десять пути. Они стояли на дороге, смотрели на труп лошади и не знали, что делать дальше.
Они развели костер, набрали воды в котелок и стали варить отвар из брусничных листьев. Все молчали. И в этот момент Ивану стало так же страшно, как несколько лет назад, когда он впервые попал под немецкий артобстрел. Но на фронте ему было страшно за себя, здесь, в лесу, — за Матрену и детей. Стрельнуло сосновое поленце. Иван вспомнил, что накануне они проехали цыганский табор. Ромалы только встали на зимний постой рядом с деревней, а кони паслись на опушке леса. Иван понял, что увести лошадь – их единственный шанс на спасение. Сказав Матрене, чтобы ожидала его с детьми, а сам двинул назад.
Всю ночь, пока Ивана не было, Матрена молилась. За мужа, за детей, за себя. Дети спали в подводе, а она не могла сомкнуть глаз и все время прислушивалась к лесным звукам, хотя и понимала, что раньше рассвета Ивана ждать не стоит. Если вообще вернется…
Если бы его поймали, наверное, убили бы – конокрадов не принято было оставлять в живых. Забили бы камнями или кнутом. Но ночь выдалась темной, за лошадьми никто не присматривал, а кобыла, на которую он накинул уздечку, оказалась смирной. Иван только боялся, что кто-то услышит, как она гремит удилами в зубах, или будет упираться. Примчавшись на место, где ждала Матрена и дети, еще до восхода солнца, быстро запряг лошадь в подводу и погнал прочь. Сытая, откормленная кобыла везла быстро, но они еще долго прислушивались, не раздастся ли за спиной цокот погони.
В Сибири голода не было. В некоторых деревнях Горшковы готовы были остаться, но там их руки никому не понадобились. Зато работники оказались нужны хозяину зажиточного хутора. Большой дом, стоящий далеко в стороны от дороги и крытый тесом, Горшковы увидели издалека. Хозяин сказал, что. если они выроют себе землянку, могут остаться. Согласившись, соорудили печь, правда, без трубы, поэтому дым выходил в землянку, обустроили нары. На этих нарах, застланных соломой и дерюгами, спала вся семья.
Хозяин оказался человеком добрым и порядочным. Горшковы прожили у него две зимы, даже заработали и стали думать, остаться или вернуться в Борисовку. Последнее слово была за Матреной. Она заболела и сказала, что, если умирать, так на родине. Лошадь у Горшковых уже была, хозяин подарил еще одну, и семья тем же путем в 1924 году вернулась в Борисовку. Когда деревня была уже близко, Иван сказал сыну Николаю: «Скачи, предупреди, что мы возвращаемся».
Война
Матрена умерла в 1925 году в Рождество. Умерла в новом доме, который они с Иваном построили после возвращения из Сибири. Дети пошли по соседям славить, а когда вернулись, увидели, что мать лежит на лавке и не дышит. Расплакались и не могли понять, почему люди вокруг поют песни и веселятся, когда у них такое горе. Но отец сказал: «Так устроена жизнь. У кого-то горе, у кого-то радость. Надо жить дальше».
Горшковы были дружной семьей. Детей Иван и Матрена воспитали в труде, лентяев среди них не было, но без матери им приходилось нелегко. Поэтому Иван даже обрадовался, когда летом 1925 года в дом постучались, и на пороге появилась высокая, статная и симпатичная женщина. Ее звали Прасковья Калистратьевна, и была она вдовой с двумя детьми. Муж уехал куда-то на заработки и пропал, а потом пришло известие, что он погиб.
Прасковья узнала, что Иван остался один с тремя мальчишками и девочкой, и пришла познакомиться. Уже во дворе она увидела, что старший доит корову, а остальные таскают сено, и решила серьезно поговорить с Иваном. Вскоре она привела своих детей, и стали жить ввосьмером. Но не долго. Уже в 1926 году родился Егор, а в 1928-м – Анна.
Жизнь налаживалась. Иван за свою работу в колхозе получал плату за трудодни. А еще плел на заказ лапти, неводы и бредни и продавал, что позволяло поддерживать большую семью. Женил одного сына, отдал второго, третьего. Те, кто помоложе, окончили школу, оставалось определить двух младших. Но мирную жизнь оборвала война.
Николаю, самому старшему из братьев, повестка пришла в июле 1941-го. Игната забрали тоже в 41-м. Очередь Герасима наступила в 42-м. Егор — младший, ушел в 43-м, когда стукнуло 17 лет. На фото перед отправкой на фронт он выглядит совсем мальчишкой. Есть и другое фото Егора, сделанное два года спустя. На карточке совсем другой человек, с боевыми наградами на груди.
Братья ушли на фронт, а их жены, дети и родители остались. В 43-м Герасим вернулся после ранения — у него вся спина была иссечена осколками, и ему дали отпуск на две недели. Он постучал в дверь: «Дочка! Открой!» «А ты кто?» «Твой папка». «Не открою, мой папка на фронте, а мамка сказала, никому не открывать». На улице шел сильный дождь, но девочка так и не открыла. Дождалась, пока вернется мать. А отцу пришлось сидеть у соседей.
Жена старшего брата Николая работала заведующей складом на зернохранилище. За кражу зерна тогда карали жестоко. Но когда она поняла, что детям в семье Герасима нечего есть, сказала, чтобы невестка пришла к ней на склад, когда стемнеет. Если бы кто-то увидел, как она ломает печать, а хранилище было опечатано, обеих неминуемо ждал расстрел. Конечно, жена Николая это понимала, но иначе поступить не могла. Может быть, поэтому и выжила семья, в которой все приходили друг другу на помощь в тяжелые моменты. Не пугала даже смерть.
Герои
Все Горшковы сражались на разных фронтах. Герасим воевал сначала водителем на полуторке, подвозил снаряды на передовую. А что такое кузов полный снарядов? Любой осколок — и взрыв. Николай командовал авторотой, занимался снабжением частей. Игнат был истребителем танков, участвовал в Сталинградской битве. Егор служил минометчиком. Еще живы те, кто помнит Егора Ивановича Горшкова, человека мирной профессии, который всю жизнь проработал вулканизаторщиком на машинно-тракторной станции (МТС). А ведь он и его братья были людьми выдающейся храбрости. Когда читаешь описание их подвигов в наградных листах, понимаешь, почему земляки испытывают гордость за Горшковых.
Эти наградные листы, заполненные нередко корявым подчерком, кратко и лаконично сообщают о наградах. Но, может быть, героизм в красотах и не нуждается?
Заведующий арттехскладом гвардии старший сержант Николай Горшков «образцово обеспечивал по заданию командования подразделения батальона минами и инженерным имуществом». Награжден медалью «За боевые заслуги».
«При взятии города Инстербурга тов. Горшков прорвался с группой бойцов в тыл противника…».
«Во время взятия городов Кенигсберга и Пиллау в связи с нехваткой личного состава тов. Горшков выполнял работу шофера, доставлял боеприпасы и продовольствие в полки дивизии». Награжден орденом Красной Звезды.
Командир отделения противотанкового дивизиона гвардии сержант Игнат Горшков «в наступательном бою 8.1.43 г. подбил 2 танка противника. 9.1.43 г. уничтожил 1 танк противника». Награжден медалью «За отвагу».
Гвардии сержант Герасим Горшков «в бою 29.01.45 г., рискуя жизнью, потушил 4 загоревшихся автомашины и тем самым спас их от уничтожения». Награжден медалью «За боевые заслуги».
«При форсировании реки Припять 13.7.44 г., найдя брод, перевез на левый берег реки всю батарею. Лично сам 3 раза под сильным огнем противника переправлялся через реку, своевременно доставляя боеприпасы на батарею». Награжден орденом Красной Звезды.
«Под артиллерийским обстрелом противника на своей машине доставил к огневой позиции 3 орудия и боеприпасы». Награжден медалью «За боевые заслуги».
Наводчик минометного расчета ефрейтор Егор Горшков 17 апреля 1945 года «при прорыве обороны противника с плацдарма севернее Франкфурта истребил 6 солдат противника и подавил пулеметную точку вместе с прислугой».
«28 апреля 1945 года в рукопашной схватке уничтожил 4 немецких солдат. Спас командира взвода, убив прикладом врага, пытавшегося убить командира. Когда во время боя заработал пулемет противника, ефрейтор Горшков подобрался с тыла и уничтожил расчет противника». За проявленные в боях отвагу и мужество награжден орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу». В апреле 45-го командиром полка Золотовым был представлен к ордену Славы III степени, но по каким — то причинам он так и не был вручен фронтовику.
Мир
Они все вернулись домой. Ушли четверо, вернулись тоже все. В селе это посчитали чудом, а Ивана Горшкова стали звать Колдуном. Говорили, что он знает какую-то особую молитву.
Братья демобилизовались в разные годы. Герасим заканчивал службу в Польше, его после ранения перевели в СМЕРШ, советскую контрразведку, где он прослужил до 46-го года. Егора оставили в Германии, и он вернулся еще пятью годами позже. С ним связан случай, который сначала напугал родственников, а потом повеселил. После войны ввели положение, по которому родители могли попросить командование отпустить их сына на уборку урожая. Горшковы написали письмо в часть, Егор ответил, что командир дал согласие, ждите, буду такого-то числа. Время проходит – Егора нет. Еще две недели – тоже нет. Неужели в дороге что-то случилось? Неужели погиб? Через 3 недели Иван написал письмо, что сына дома так и не дождался. Через месяц пришел ответ. Оказалось, Егор жив и здоров. Вот только, получив увольнительную, так это дело с сослуживцами отметил, что весь отпуск провел на гауптвахте.
Игнат вообще мог стать артистом. У него был очень красивый голос. Когда однажды на фронт приехала агитбригада, артистам сказали, что в части есть Игнат Горшков, который поет. И он спел так, что ему сразу предложили присоединиться к агитбригаде. Кто-то другой, может, и принял бы предложение. Агитбригада – это был шанс остаться в живых, ведь артистов под пули не посылали. Но только не Игнат. Как бросить свое отделение? И остался на фронте. В бою под Сталинградом он потерял глаз. Его отправили с фронта в Москву, где он дослужил до конца войны.
Герасима Горшкова на фронте пули и осколки миновали. А вот после войны не повезло. В 1954 году он оказался рядом с Тоцким полигоном в Оренбургской области, где проходили испытания ядерного взрыва. Его не стало через 6 лет. Онкология.
Осенью 62-го к нему, Герасиму, в Пономаревку приехал мужик с огромной корзиной, в которой были жирный гусь, банки с медом, прочая снедь. Радостный, довольный, он поднялся на крыльцо и спросил: «Здесь Герасим Иванович живет?» «Жил, уже 9 месяцев, как скончался». Мужик сел на крыльце и заплакал. «Он меня во время войны от верной смерти спас». Оставил корзину и ушел.
Егор, который во время войны бил немцев в рукопашной, дожил до 1984 года. Про войну он никогда и никому ничего не рассказывал. Лишь однажды на вопрос дочери Натальи он ответил: «Война — это ад, поэтому вам лучше про это не знать». А вот книжки про нее читать любил, хотя после аварии – слетел на машине с моста – плохо видел и носил очки с толстыми линзами. Рассказывали, что, когда он возвращался домой с работы в МТС, его жена Нина Ивановна встречала мужа возле дома. Она издалека определяла, в каком состоянии он возвращается. Если ехал на велосипеде, то все в порядке. Если велосипед вел его, значит, было, тяжелое окончание рабочего дня.
Потомки
Иван Горшков дожил до 1960 года. Наверное, это был самый спокойный период его долгой, непростой жизни. С советской властью он не ссорился, хотя вороватое начальство не любил. Его не раз грозились отправить на какие-то разработки, но так и не отправили. Он ушел на 82-м году жизни. Его потомки вправе им гордиться, как и он – ими. Если бы встал сейчас Иван Николаевич, посмотрел бы на Горшковых, Исайчевых, Самойловых и других родственников, наверняка бы порадовался. А ведь ниточку жизни, которая от него пошла, легко можно было перерубить и в Первую мировую, и в Гражданскую, и во время голодомора, и в Великую Отечественную. А так, сколько внуков, правнуков и праправнуков осталось! Есть водители и слесари, бухгалтеры и учителя, шахтеры и чиновники. Есть председатель профкома знаменитого АвтоВАЗа, где в 70-е начали делать «Жигули», владелец завода, топ-менеджер крупной нефтяной компании, глава отделения известного банка, председатель райпо и другие. Кто-то работает в Мурманске и ходит по морям. Новотроицк, Оренбург, Самара, Тольятти, Москва, Воркута – такова далеко не полная география семьи, которая собирается на родине Ивана Горшкова.
После войны братья поставили сестре Лизе, которая потеряла на фронте мужа (похоронка пришла в 43-м) и уже никогда не вышла замуж, небольшой домик в Пономаревке. Скромный, но настолько теплый и уютный, что, кто бы, ни приезжал, все останавливались у нее. Удивительно, но места хватало на всех.
Если бы День Победы объявили праздничным и нерабочим не в 1965 году, а раньше, наверное, семья собиралась бы на 9 мая. Но после войны пошла традиция на Троицу, съезжаться в Пономаревку, где похоронено большинство членов семьи. Ольга, дочь Егора Ивановича, ждет всех на этот праздник. На родительскую субботу родственники, едут на кладбище в Дмитриевку, поправляют могилу и поминают Ивана Николаевича.
И среди них есть… Иван Горшков, мальчишка-школьник, которого назвали в честь прапрадеда. Продолжается жизнь, продолжается семья.
… Конечно, к рассказу по дороге в аэропорт я многое добавил, поговорив с родственниками уже после возвращения домой. А тогда спросил Дениса: «Если записать, это вообще может быть интересно людям твоего поколения? Для нас — это память сердца. А для вас что?» Денис ответил: «Ты главное напиши, а потом мы сами решим». Мне хочется верить, что написанное не оставит равнодушным ни его, ни его сверстников, ни тех, кому, как мне, около 60-ти.
Кто-то достанет с антресолей старые семейные фотографии. Кто-то придет на могилу деда или прадеда. Кто-то зайдет на сайт «Подвиг народа», где выложены документы Великой Отечественной войны, чтобы узнать о подвигах предков. Память сердца должна жить вечно. Конечно, у каждого она своя. Кто-то хочет помнить, а кто-то считает, что это не важно. А для меня память сердца — это то, что передается от одного человека к другому.
Геннадий Исайчев, г. Москва.
В тексте использованы воспоминания дочерей Елизаветы Ивановны, Анны Ивановны, внуков Виктора Горшкова, Раисы Горшковой, Александра Самойлова. Выписки из наградных листов взяты с сайта Подвиг народа.
21°
